—Por lo menos mis colores no pretenden explicar nada.

-- По крайней мере, мои краски не претендуют на то, чтобы объяснять.

—Nada, pero por eso mismo uno está indefenso.

-- Ничем, но именно потому и чувствуешь себя беззащитным.

”No lloraba por los golpes ni por nada de lo que había pasado me dijo: lloraba por él.

”Я плакала не из-за того, что меня побили, и не из-за того, что случилось, - сказала она мне, - я плакала о нем”.

¿Pero no te das cuenta que así no se aprende nada? —acababa por decirle—.

-- Разве ты не понимаешь, что ты не научишься ничему? -- наконец говорил он.

Juez inaudito, juez por sus manos, por su carrera en plena calle, juez por sólo mirarme y dejarme desnudo, juez por tonta e infeliz y desconcertada y roma y menos que nada.

Неслыханный судия, судия, ибо станешь творить суд своими руками, судия, потому что достаточно тебе взглянуть на меня -- и я пред тобой, голый, судия, потому что ты такая нескладеха, такая незадачливая и непутевая, такая дурочка -- дальше некуда.

El hecho es que Santiago Nasar entró por la puerta principal, a la vista de todos, y sin hacer nada por no ser visto.

А суть в том, что Сантьяго Насар вошел в дом через парадный вход, на глазах у всех, не стараясь остаться незамеченным.

—Y Horacio...—No sea asqueroso, Ossip.Horacio no sabía nada cuando dejó a Pola.—Por favor, Lucía, yo...

-- И Орасио...-- Не надо.Осип, это нехорошо.Когда Орасио оставил Полу, он понятия не имел, что она больна. -- Ради бога, Лусиа, я...

Artículo 21
1. La dignidad de la persona es protegida por el estado. Nada puede ser fundamento de su menoscabo.

Статья 21
1. Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления.

—Por suerte Rocamadour no se acordará nunca de vos, todavía no tiene nada detrás de los ojos.

-- К счастью, Рокамадур не запомнит тебя, он еще не видит, что перед ним.

Oh Argentina, horarios generosos, casa abierta, tiempo para tirar por el techo, todo el futuro por delante, todísimo, vuf, vuf, vuf, pero dentro de los ojos de eso que estaba ahí a tres metros no habría nada, no podía haber nada, vuf, vuf, toda la teoría de la comunicación aniquilada, ni mamá ni papá, ni papa rica ni pipí ni vuf vuf ni nada, solamente rigor mortis y rodeándolo unas gentes que ni siquiera eran salteños y mexicanos para seguir oyendo música, armar el velorio del angelito, salirse como ellos por una punta del ovillo, gentes nunca lo bastante primitivas para superar ese escándalo por aceptación o identificación, ni bastante realizadas como para negar todo escándalo y subsumir one little casualty en, por ejemplo, los tres mil barridos por el tifón Verónica. «Pero todo eso es antropología barata», pensó Oliveira, consciente de algo como un frío en el estómago que lo iba acalambrando.

О Аргентина, двери дома -- настежь, приходи, когда хочешь, хоть в ночь, хоть за полночь, времени -- навалом, все -- впереди, все еще будет, пуф, пуф, пуф, а в глазах этого, что в трех метрах от тебя, наверное, -- ничего, ничего, пуф, пуф, вся теория коммуникаций для него кончилась, не начавшись, ни па-па-па, ни ма-ма-ма, ни пи-пи, ни ка-ка -- ничего, а только трупное окоченение да чужие люди вокруг, даже не уругвайцы или мексиканцы, которые знают, как слушать музыку и устроить бдение у тела невинного младенца, люди, сразу возникающие, стоит ему потянуть за любую нить клубка из воспоминаний, люди не настолько примитивные, чтобы принять и признать своим этот нарушающий все приличия скандал, и не настолько еще состоявшиеся, чтобы отречься от подобных скандальных обстоятельств и отнести к разряду one little casualty, например, три тысячи человек, стертых с лица земли ураганом "Вероника". "Однако все это -- дешевая антропология, -- думал Оливейра, чувствуя, как холодок судорогой сводит желудок.