Больше всего меня выводят из себя те люди, которые, с одной стороны громогласно и всенародно ратуют за соблюдение морали, а, с другой, стелются как лакеи перед аморальнейшими и бессовестными "ворами в белых воротничках", дающих им работу и нанимающих их для переводов и переговоров. А как же иначе-то, деньги то, как говорится, не пахнут? Мораль моралью, а жить-то хочется зажиточно, чтобы иметь возможность каждый год ездить с семьёй хотя бы в ту же самую Испанию. Как всегда в России побеждает парадигма двойных стандартов, или личной выгоды, но не в коей мере не искреннее радение за соблюдение нравственных устоев. Ну да, ладно, бог с тобой, никто тебя за это не корит, в конце-концов в России иначе жить и не тужить просто невозможно, но в этом случае, по крайней мере, не произноси как в дешёвых водевилях: "Фи, какая гадость",- когда читаешь "непристойные" по твоему субъективному мнению высказывания, так как в этом случае, любой "непристойный" может с таким же успехом сказать тебе примерно следующее:
"А ты лучше сам давай и помалкивай в тряпочку, так как рыльце-то у тебя тоже в пушку".

В 1967 году в Спасской башне Казанского Кремля ударили "малиновые звоны". Реализация синестетической метафоры, визуализация "цветного слуха", повторенная затем в действующем макете, была удостоена 10 медалей ВДНХ СССР. Но не утихали 20 лет у башни споры - а почему именно "малиновые", а "не рыжие в крапинку? [1]. И главный довод - эпитет этот вообще случаен, происходит от знаменитого своими колоколами бельгийского городка Малин (Мехелен), куда будто бы занесло в свое время не то Петра I, не то войска наши вдогонку за Наполеоном. В этимологии бывает всякое, может, сказалось и это, - но как бы то ни было, поверим словарю Ожегова: "Малиновый звон - приятный, мягкий по тембру звон". Значит, не любой звон - малиновый, бывают и другого цвета. В том же русском языке есть "красные" звоны. По В. Короленко это "высокий и возбужденно-радостный гул, который заполняет собой праздничный воздух", а малиновый отличается от него именно тем, что "глубже, ровнее и мягче" ("Слепой музыкант"). А в арсенале поэзии представлен уже весь спектр, и даже больше: "Благовест. Стелется густо-темным туманом - медленно угасает в даль. Следом второй. Рушится темный горизонт - незримо осыпается медленными отвалами, и по его краям, озаренным, светлые голоса, сыновние, малолетних, меньших. В смутную даль, в длящийся туман гула, зарево обнимает третий удар благовеста. И уже проснулось в ответ все колокольное золото, синее - всполыхнуло, рассыпаясь ручьями, а по ним, сплетаясь и загораясь в небе, синими крыльями ласточек - длинные клики сливающегося полета" (А. Цветаева [2].
От чего же зависит здесь цвет колокола? Ясно, что не от названия города. Уже сто лет назад В. Короленко нашел посредника, обеспечивающего возникновение цвето-тембровых синестезий; - эмоцию, аффект, чувство, настроение. "Я думаю - говорит его герой, объясняя "малиновый звон", - что вообще на известной душевной глубине впечатления от цветов к от звуков откладываются уже как однородные. Мы говорим: он видит все в розовом цвете. Это значит, что человек настроен радостно. То же настроение может быть вызвано известным сочетанием звуков. Вообще, звуки и цвета являются символами одинаковых душевных движений". А если оно, это "движение", безрадостное? Значит, и ассоциируемый цвет - не розовый, не красный, не малиновый: "Одноцветно затренькал глухой колокол, и его серые, печальные, скромно зовущие звуки не могли разорвать зимней тишины... Повсюду тянулись к церкви бесцветные, как колокольный звон, молчаливые фигуры" (Л. Андреев, "Жизнь Василия Фивейского

"МАЛИНОВЫЙ ЗВОН": ОПЫТ ЭТИМОЛОГИЧЕСКОГО ДЕТЕКТИВА
Галеев Б. М.
В 1967 году в Спасской башне Казанского Кремля ударили "малиновые звоны". Реализация синестетической метафоры, визуализация "цветного слуха", повторенная затем в действующем макете, была удостоена 10 медалей ВДНХ СССР. Но не утихали 20 лет у башни споры - а почему именно "малиновые", а "не рыжие в крапинку? [1]. И главный довод - эпитет этот вообще случаен, происходит от знаменитого своими колоколами бельгийского городка Малин (Мехелен), куда будто бы занесло в свое время не то Петра I, не то войска наши вдогонку за Наполеоном. В этимологии бывает всякое, может, сказалось и это, - но как бы то ни было, поверим словарю Ожегова: "Малиновый звон - приятный, мягкий по тембру звон". Значит, не любой звон - малиновый, бывают и другого цвета. В том же русском языке есть "красные" звоны. По В. Короленко это "высокий и возбужденно-радостный гул, который заполняет собой праздничный воздух", а малиновый отличается от него именно тем, что "глубже, ровнее и мягче" ("Слепой музыкант"). А в арсенале поэзии представлен уже весь спектр, и даже больше: "Благовест. Стелется густо-темным туманом - медленно угасает в даль. Следом второй. Рушится темный горизонт - незримо осыпается медленными отвалами, и по его краям, озаренным, светлые голоса, сыновние, малолетних, меньших. В смутную даль, в длящийся туман гула, зарево обнимает третий удар благовеста. И уже проснулось в ответ все колокольное золото, синее - всполыхнуло, рассыпаясь ручьями, а по ним, сплетаясь и загораясь в небе, синими крыльями ласточек - длинные клики сливающегося полета" (А. Цветаева [2].
От чего же зависит здесь цвет колокола? Ясно, что не от названия города. Уже сто лет назад В. Короленко нашел посредника, обеспечивающего возникновение цвето-тембровых синестезий; - эмоцию, аффект, чувство, настроение. "Я думаю - говорит его герой, объясняя "малиновый звон", - что вообще на известной душевной глубине впечатления от цветов к от звуков откладываются уже как однородные. Мы говорим: он видит все в розовом цвете. Это значит, что человек настроен радостно. То же настроение может быть вызвано известным сочетанием звуков. Вообще, звуки и цвета являются символами одинаковых душевных движений". А если оно, это "движение", безрадостное? Значит, и ассоциируемый цвет - не розовый, не красный, не малиновый: "Одноцветно затренькал глухой колокол, и его серые, печальные, скромно зовущие звуки не могли разорвать зимней тишины... Повсюду тянулись к церкви бесцветные, как колокольный звон, молчаливые фигуры" (Л. Андреев, "Жизнь Василия Фивейского").