«Por más que me pese nunca seré un indiferente como Etienne», pensó Oliveira.

"Что бы со мной ни случилось, никогда я не буду равнодушным, как Этьен, -- подумал Оливейра.

Ah, dejame entrar, dejame ver algún día como ven tus ojos.

О, впусти же меня в твой мир, дай мне хоть один день видеть все твоими глазами.

Sin embargo, él parecía insensible a su delirio: era como escribirle a nadie.

Однако он, казалось, оставался совершенно нечувствительным к ее безумствованию: она писала как бы никому.

—Un artista como usted conocerá de sobra la incomprensión y el snobismo del público.

-- Вам, как никому, должно быть хорошо известно, что снобизм мешает публике понять настоящего артиста.

—¿Por qué? dijo la Maga, sin moverse del suelo, mirándolo como un perro.

-- За что? -- сказала Мага, не поднимаясь с полу и глядя на него, как пес.

—Pero vos a tu vez pasabas por esas cosas como el hilo por esas piedras verdes.

-- А ты, в свою очередь, проходила сквозь них, как эта нитка сквозь эти зеленые камни.

A Oliveira le gustaba hacer el amor con la Maga porque nada podía ser más importante para ella y al mismo tiempo, de una manera difícilmente comprensible, estaba como por debajo de su placer, se alcanzaba en él un momento y por eso se adhería desesperadamente y lo prolongaba, era como un despertarse y conocer su verdadero nombre, y después recaía en una zona siempre un poco crepuscular que encantaba a Oliveira temeroso de perfecciones, pero la Maga sufría de verdad cuando regresaba a sus recuerdos y a todo lo que oscuramente necesitaba pensar y no podía pensar, entonces había que besarla profundamente, incitarla a nuevos juegos, y la otra, la reconciliada, crecía debajo de él y lo arrebataba, se daba entonces como una bestia frenética, los ojos perdidos y las manos torcidas hacia adentro, mítica y atroz como una estatua rodando por una montaña, arrancando el tiempo con las uñas, entre hipos y un ronquido quejumbroso que duraba interminablemente.

Оливейре нравилось предаваться любви с Магой, потому что для нее ничего на свете не было важнее и еще потому -- это трудно понять, -- что он чувствовал себя как бы внизу, под наслаждением, которое испытывал, и, дождавшись своего мига, отчаянно цеплялся за него, пытаясь продлить, -- это было все равно что проснуться и точно знать, как тебя зовут, -- а потом он снова впадал в несколько сумеречное состояние, которое Оливейре, больше всего на свете боявшемуся всяческого совершенства, очень нравилось, но Мага искренне страдала, когда он возвращался к своим воспоминаниям и ко всему тому, о чем чувствовал смутную необходимость думать, но думать не мог, и тогда ей приходилось целовать его долгими поцелуями и разжигать к новым ласкам, и, уже новая, ублаготворенная, она словно вырастала в его глазах, и завладевала им полностью, превращаясь в обезумевшее животное, и, упершись взглядом в пустоту, заломив руки за спину, внушала мистический страх, и, точно катящаяся с горы статуя, цеплялась ногтями за ускользающее время, и задыхалась, всхлипывала, стонала без конца, без конца.

En el rellano gritaba la del tercer piso, borracha como siempre a esa hora.

На лестнице кричала соседка с третьего этажа, как всегда, пьяная в это время.

Como sueño era curioso porque estaba lleno de olores y él nunca soñaba olores.

Это был странный сон, весь наполненный запахами, а ему никогда не снились запахи.

Se veía, era como una sirena a lo lejos... no se puede explicar.

Это было ясно, как будто сигнал тревоги где-то вдали... не умею объяснять.