Белла Ахмадулина
НОЧЬ
Андрею Смирнову
Уже рассвет темнеет с трех сторон,
а всё руке недостает отваги,
чтобы пробиться к белизне бумаги
сквозь воздух, затвердевший над столом.
Как непреклонно честный разум мой
стыдится своего несовершенства,
не допускает руку до блаженства
затеять ямб в беспечности былой!
Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума.
Но, видно, впрямь велик и невредим
рассудок мой в безумье этих бдений,
раз возбужденье, жаркое, как гений,
он все ж не счел достоинством своим.
Ужель грешно своей беды не знать!
Соблазн так сладок, так невинна малость—
нарушить этой ночи безымянность
и все, что в ней, по имени назвать.
Bella Ajmadúlina
La noche
A Andréi Smirnov
El alba oscurece por tres puntos
y temerosa la mano no se atreve
a irrumpir en la blancura del papel
cortando el aire denso que lo guarda.
Como sin remedio mi razón es honesta
se avergüenza de su imperfección
y no deja a la mano alcanzar la dicha
de tramar yambos con el descuido de ayer.
Mientras está plena de signos la penumbra
una idea imprecisa que hace arder mi frente,
el poder del café o la pasión nocturna
se pueden confundir con chispas de la inteligencia.
Pero, en realidad, como grande es mi juicio
está a salvo de las locuras de estas vigilias,
pues esta ardiente excitación, como un genio,
méritos suyos no las considera.
¡Acaso es pecado desconocer mi infortunio!
Es tan inocente la pequeñez, tan dulce la tentación
de violar el anonimato de esta noche,
nombrando todo lo que me rodea por su nombre.
Rusia, poesía viva
© Editorial Arte y Literatura
Traducción: Juan Luis Hernández Milián (Cuba)

Siglo XV
Poesía
El marqués de Santillana (1398-1458)
cuyo nombre era Iñigo López de Mendoza, es conocido por sus SERRANILLAS, poemas en versos cortos a imitación de las pastorelas provenzales, que describen el encuentro de un caballero y una serrana:
...............
Moza tan fermosa
non vi en la frontera
como una vaquera
de la Finojosa.
Faciendo la vía 5
del Calatraveño
a Sancta María
vencido del sueño
por tierra fragosa
perdí la carrera, 10
do vi la vaquera
de la Finojosa.
En un verde prado
de rosas y flores
guardando ganado 15
con otros pastores,
la vi tan graciosa
que apenas creyera
que fuese vaquera
de la Finojosa.
.................
Escribió también, bajo la influencia de Dante, dos poemas alegóricos, el Infierno de los enamorados y la Comedieta de Ponza.
Comienza la Comedieta de Ponza

¡Oh vos, dubitantes, creed las historias
e los infortunios de los humanales,
e ved si los triunfos, honores e glorias
e grandes poderes son perpetüales!
¡Mirad los imperios e casas reales 5
e cómo Fortuna es superïora:
revuelve lo alto en bajo a deshora
e face a los ricos e pobres iguales!
.....................................
No llegó a dominar nunca el latín (por supuesto, tampoco el griego), como nos lo confirman su propio testimonio y de algunos de sus contemporáneos nacionales y extranjeros (como el librero florentino Vespasiano da Bisticci, quien alcanzó a conocer a su hijo Pedro González de Mendoza); sin embargo, entendía perfectamente las principales lenguas románicas, como el italiano, el francés, el occitano, el catalán y el gallego. Su magnífica biblioteca, incorporada hoy a la Biblioteca Nacional de Madrid, muestra su formación y sus intereses culturales, que también adivinamos a lo largo de su obra en prosa y verso. Sus conocimientos en materia literaria fueron amplios, como se demuestra en el Prohemio e carta que el marqués de Santillana envió al condestable de Portugal, una historia de la poesía desde sus orígenes hasta su propia época.

"En este nuevo orden social sólo hay una cosa peor que la dictadura del mercado, y es la exclusión de él, puesto que no poseemos otro recurso para saber quienes somos".
Другими словами, самое ужасная и безисходная обречённость для человечества,- смрадная и глубокая клоака, окутанная липкой и неотмываемой слизью, из которой он не способен никогда выбраться,- это полная и окончательная зависимость от потребности ублажать свою мерзскую плоть, безусловным докозательством чему является абсолютная зависимость от денег(квинтеэсенции человеческой убогой сущности) над всем остальным, беспомощность и неспособность к тому, чтобы придумать и воплотить в жизнь что-либо более гуманное и справедливое.
"En la sociedad de consumo el fantasma de la felicidad espera a que la descubramos en nuestro deambular por los centros comerciales, formando un tándem con el espectro de una terrible desgracia llamada "marginación". Entrar en el juego, mantenerse, cazar el fantasma de la felicidad y huir de las garras del espectro es la meta única e interminable de una vida que de otro modo estaría formada de episodios efímeros. El arte de jugar a ese juego adictivo es el núcleo de una socialización guiada y administrada por el mercado desde la cuna hasta la tumba. Aquellos que se conservan inmunes a las presiones del consumo están destinados a la condición de parias."
"La libertad de elección puede ser para muchos una ilusión inalcanzable, un sueño vacío, si el miedo al fracaso no se reduce con una póliza de seguros emitida a nombre de la comunidad, en la que sus miembros confíen, y con la que cuenten en caso de infortunio o de quiebra personal. Cuando la libertad de elección se garantiza en teoría, pero es irrealizable en la practica, se añade al dolor de la desesperanza, la humillación de la falta de suerte; la lucha diaria para afrontar los problemas de la vida es la fragua la que se forja o se diluye la confianza de los individuos en sí mismos y su estima personal. Un Estado político que se niegue a ser Estado social, no será capaz de rescatar al individuo de la desidia o de la impotencia Sin derechos sociales para todos habrá siempre un numero elevado y con toda probabilidad, cada vez mayor de individuos que se despreocuparán de los derechos por encontrarlos de escasa utilidad.
Живя на одном курорте Карибского моря мне довольно часто приходилось наблюдать как тонут люди только лишь из-за своей чрезмерной самоуверенности, которая превращала их в полных глупцов. Дело в том, что на огромном, прекрасном пляже этого курорта существовали сильные подводные течения, с которыми неподготовленый нормальный человек никогда сам не сможет справиться и утонет. Местные жители, видя пришлых туристов, которые шли купаться, как правило предупреждали их о возможной опасности, но очень часто эти туристы снисходительно, с ухмылкой смотрели на них и плевали на их предупреждения. Эти тонущие, надменные люди в один миг превращались в беспомощных котят и лишь судорожно молили о помощи. Естественно, находились спасатели(невсегда правда), которые, рискуя своей жизнью, и не думая ни о каком материальном вознаграждение, бросались в море помогать им, как могли. Так вот, если представить себе, что современное общество образно можно сравнить с таким же внешне прекрасным пляжем, но который, в то же самое время таит в себе эти невидимые смертельные опасности, совершенно необходимо, чтобы само государство взяло на себя минимальную заботу о тонущих гражданах. Ведь не для кого не секрет, что в России, например, не только алкаши, наркоманы и бомжи живут в нищете, но есть несметное количество добросовестного и трудолюбивого люда, прозябающего в ужасных условиях, которых они не в коей мере не заслуживают. Им просто не повезло, они не попали в струю, так как эта струя создана лишь для избраных "господ",у которых очень часто духовные и нравственные потребности(эмпатия) давно уже сгнили.

Белла Ахмадулина
НОЧЬ
Андрею Смирнову
Уже рассвет темнеет с трех сторон,
а всё руке недостает отваги,
чтобы пробиться к белизне бумаги
сквозь воздух, затвердевший над столом.
Как непреклонно честный разум мой
стыдится своего несовершенства,
не допускает руку до блаженства
затеять ямб в беспечности былой!
Меж тем, когда полна значенья тьма,
ожог во лбу от выдумки неточной,
мощь кофеина и азарт полночный
легко принять за остроту ума.
Но, видно, впрямь велик и невредим
рассудок мой в безумье этих бдений,
раз возбужденье, жаркое, как гений,
он все ж не счел достоинством своим.
Ужель грешно своей беды не знать!
Соблазн так сладок, так невинна малость—
нарушить этой ночи безымянность
и все, что в ней, по имени назвать.
Пока руке бездействовать велю,
любой предмет глядит с кокетством женским,
красуется, следит за каждым жестом,
нацеленным ему воздать хвалу.
Уверенный, что мной уже любим,
бубнит и клянчит голосок предмета,
его душа желает быть воспета,
и непременно голосом моим.
Как я хочу благодарить свечу,
любимый свет ее предать огласке
и предоставить неусыпной ласке
эпитетов! Но я опять молчу.
Какая боль — под пыткой немоты
все ж не признаться ни единым словом
в красе всего, на что зрачком суровым
любовь моя глядит из темноты!
Чего стыжусь? Зачем я не вольна
в пустом дому, средь снежного разлива,
писать не хорошо, но справедливо —
про дом, про снег, про синеву окна?
Не дай мне бог бесстыдства пред листом
бумаги, беззащитной предо мною,
пред ясной и бесхитростной свечою,
перед моим, плывущим в сон, лицом.
Bella Ajmadúlina
La noche
A Andréi Smirnov
El alba oscurece por tres puntos
y temerosa la mano no se atreve
a irrumpir en la blancura del papel
cortando el aire denso que lo guarda.
Como sin remedio mi razón es honesta
se avergüenza de su imperfección
y no deja a la mano alcanzar la dicha
de tramar yambos con el descuido de ayer.
Mientras está plena de signos la penumbra
una idea imprecisa que hace arder mi frente,
el poder del café o la pasión nocturna
se pueden confundir con chispas de la inteligencia.
Pero, en realidad, como grande es mi juicio
está a salvo de las locuras de estas vigilias,
pues esta ardiente excitación, como un genio,
méritos suyos no las considera.
¡Acaso es pecado desconocer mi infortunio!
Es tan inocente la pequeñez, tan dulce la tentación
de violar el anonimato de esta noche,
nombrando todo lo que me rodea por su nombre.
En tanto ordeno a mi mano no moverse
cada objeto me observa provocativo,
resplandece y vigila cada gesto mío
que insinúe le rinde pleitesía.
Seguro de que los amo
los objetos gruñen y mendigan,
anhelando con toda el alma
sea mi voz la que los cante.
¡Qué agradecida estoy a la vela,
quisiera hablar de su amada luz
y concederle la incansable caricia
de los epítetos! Pero, callo otra vez.
¡Qué dolor y tormento el de estar muda,
sin confesar ni con una palabra
toda la belleza que el amor
con mi pupila severa contempla!
¿De qué me avergüenzo? ¿Por qué no soy libre
en la casa desierta, bajo la nieve creciendo
para escribir mal, pero con justeza,
sobre la casa, la noche y el cielo azul tras la ventana?
¡No quiera Dios que pierda la vergüenza
ante la hoja de papel tan indefensa
ante la vela sencilla y luminosa
ante mi rostro esfumándose en el sueño!
Rusia, poesía viva
© Editorial Arte y Literatura
Traducción: Juan Luis Hernández Milián (Cuba)
PD: En el mensaje anterior se me escapó la segunda parte del poema.