No oyeron los gritos del pueblo entero espantado de su propio crimen.

Они не услышали, как закричал разом весь город, ужаснувшись своему преступлению.

—No pretendo nada —dijo Ossip, como si se acurrucara en el sillón—.

-- Мне ничего не надо, -- сказал Осип, весь словно вжимаясь в кресло.

Dígale que no hay derecho a despertar a la gente a la una de la mañana.

-- Скажите, что он не имеет права будить людей в час ночи.

Si encendiéramos una lucecita nimia y tímida que no llegara a los ojos de Rocamadour.

А если нам зажечь слабенький свет, такой, чтобы не разбудить Рокамадура?

Esta bebida, ¿cómo dijiste que se llamaba?, no está tan mal.

-- Это питье, -- как, ты сказал, оно называется? -- не так уж плохо.

No sabe las que he pasado, y yo, con mi prestigio...

Не представляете, что я пережила, это я-то, с моим именем...

Entonces tal vez fuera eso, estar en la mierda hasta el cogote y también esperar, porque seguramente Heráclito había tenido que quedarse en la mierda días enteros, y Oliveira se estaba acordando de que también Heráclito había dicho que si no se esperaba jamás se encontraría lo inesperado, tuércele el cuello al cisne, había dicho Heráclito, pero no, por supuesto no había dicho semejante cosa, y mientras bebía otro largo trago y Emmanuele se reía en la penumbra al oír el gluglú y le acariciaba el brazo como para mostrarle que apreciaba su compañía y la promesa de ir a quitarle las sardinas a Célestin, a Oliveira le subía como un eructo vinoso el doble apellido del cisne estrangulable, y le daban unas enormes ganas de reírse y contarle a Emmanuele, pero en cambio le devolvió la botella que estaba casi vacía, y Emmanuele se puso a cantar desgarradoramente Les Amants du Havre,

А может, так и надо -- сидеть в дерьме по макушку и ждать, ведь Гераклиту наверняка приходилось сидеть в дерьме целыми днями, и Оливейре вспомнилось: именно Гераклит сказал также, что если бы не ждали, то никогда бы и не встретились с нежданным, сверните шею лебедю, сказал Гераклит, нет, конечно, ничего подобного Гераклит не говорил; и, пока он втягивал в себя следующий глоток, а Эммануэль смеялась в потемках, слушая бульканье, и гладила его руку, словно желая показать, как ей дорого его общество и обещание отнять у Селестэна консервы, Оливейре вдруг винной отрыжкой ударило в голову двойное имя этого подлежащего удушению лебедя, и стало ужасно смешно, и захотелось рассказать обо всем Эммануэль, но он только вернул ей почти пустую бутылку, а Эммануэль, раздирая душу, принялась напевать "Les Amants du Havre"

Ahora la Maga no estaba en mi camino, y aunque conocíamos nuestros domicilios, cada hueco de nuestras dos habitaciones de falsos estudiantes en París, cada tarjeta postal abriendo una ventanita Braque o Ghirlandaio o Max Ernst contra las molduras baratas y los papeles chillones, aun así no nos buscaríamos en nuestras casas.

Теперь Мага не попадалась мне на пути, и, хотя мы знали, кто из нас где живет, и знали каждый закоулок в наших типичных парижских псевдостуденческих комнатушках, знали все до одной почтовые открытки, эти оконца в мир Брака, Гирландайо, Макса Эрнста, пришпиленные на аляповатых карнизах или крикливых обоях, тем не менее мы не пошли бы друг к другу домой.

—¿Por qué no va a buscar su abrigo y salimos? —dijo presurosamente Oliveira—.

-- Может, возьмем ваше пальто и выйдем на улицу? -- поспешил предложить Оливейра.

—No es tanta para un chico —dijo la Maga encendiendo un Gauloise—.

-- Для ребенка эта температура не очень высокая, -- сказала Мага, закуривая сигарету.